Иван Алексеевич Бунин

                                              Венеция


                             Восемь лет в Венеции я не был...
                             Всякий раз, когда вокзал минуешь
                             И на пристань выйдешь, удивляет
                             Тишина Венеции, пьянеешь
                             От морского воздуха каналов.
                             Эти лодки, барки, маслянистый
                             Блеск воды, огнями озаренной,
                             А за нею низкий ряд фасадов
                             Как бы из слоновой грязной кости,
                             А над ними синий южный вечер,
                             Мокрый и ненастный, но налитый
                             Синевою мягкою, лиловой, —
                             Радостно все это было видеть!

                             Восемь лет... Я спал в давно знакомой
                             Низкой, старой комнате, под белым
                             Потолком, расписанным цветами.
                             Утром слышу, — колокол: и звонко
                             И певуче, но не к нам взывает
                             Этот чистый одинокий голос,
                             Голос давней жизни, от которой
                             Только красота одна осталась!
                             Утром косо розовое солнце
                             Заглянуло в узкий переулок,
                             Озаряя отблеском от дома,
                             От стены напротив — и опять я
                             Радостную близость моря, воли
                             Ощутил, увидевши над крышей,
                             Над бельем, что по ветру трепалось,
                             Облаков сиреневые клочья
                             В жидком, влажно-бирюзовом небе.
                             А потом на крышу прибежала
                             И белье снимала, напевая,
                             Девушка с раскрытой головою,
                             Стройная и тонкая... Я вспомнил
                             Капри, Грациэллу Ламартина...
                             Восемь лет назад я был моложе,
                             Но не сердцем, нет, совсем не сердцем!

                             В полдень, возле Марка, что казался
                             Патриархом Сирии и Смирны,
                             Солнце, улыбаясь в светлой дымке,
                             Перламутром розовым слепило.
                             Солнце пригревало стены Дожей,
                             Площадь и воркующих, кипящих
                             Сизых голубей, клевавших зерна
                             Под ногами щедрых форестьеров.
                             Все блестело — шляпы, обувь, трости,
                             Щурились глаза, сверкали зубы,
                             Женщины, весну напоминая
                             Светлыми нарядами, раскрыли
                             Шелковые зонтики, чтоб шелком
                             Озаряло лица... В галерее
                             Я сидел, спросил газету, кофе
                             И о чем-то думал... Тот, кто молод,
                             Знает, что он любит. Мы не знаем —
                             Целый мир мы любим... И далеко,
                             За каналы, за лежавший плоско
                             И сиявший в тусклом блеске город,
                             За лагуны Адрии зеленой,
                             В голубой простор глядел крылатый
                             Лев с колонны. В ясную погоду
                             Он на юге видит Апеннины,
                             А на сизом севере — тройные
                             Волны Альп, мерцающих над синью
                             Платиной горбов своих ледяных...

                             Вечером — туман, молочно-серый,
                             Дымный, непроглядный. И пушисто
                             Зеленеют в нем огни, столбами
                             Фонари отбрасывают тени.
                             Траурно Большой канал чернеет
                             В россыпи огней, туманно-красных,
                             Марк тяжел и древен. В переулках —
                             Слякоть, грязь. Идут посередине, —
                             В опере как будто. Сладко пахнут
                             Крепкие сигары. И уютно
                             В светлых галереях — ярко блещут
                             Их кафе, витрины. Англичане
                             Покупают кружево и книжки
                             С толстыми шершавыми листами,
                             В переплетах с золоченой вязью,
                             С грубыми застежками... За мною
                             Девочка пристряла — все касалась 
                             До плеча рукою, улыбаясь
                             Жалостно и робко: "Mi d'un soldo!" 
                             Долго я сидел потом в таверне,
                             Долго вспоминал ее прелестный
                             Жаркий взгляд, лучистые ресницы
                             И лохмотья... Может быть, арабка?

                             Ночью, в час, я вышел. Очень сыро,
                             Но тепло и мягко. На пьяцетте
                             Камни мокры. Нежно пахнет морем,
                             Холодно и сыро вонью скользких
                             Темных переулков, от канала —
                             Свежестью арбуза. В светлом небе
                             Над пьяцеттой, против папских статуй
                             На фасаде церкви — бледный месяц:
                             То сияет, то за дымом тает,
                             За осенней мглой, бегущей с моря.
                             "Не заснул, Энрико?" — Он беззвучно,
                             Медленно на лунный свет выводит
                             Длинный черный катафалк гондолы,
                             Чуть склоняет стан — и вырастает,
                             Стоя на корме ее... Мы долго
                             Плыли в узких коридорах улиц,
                             Между стен высоких и тяжелых...

                             В этих коридорах — баржи с лесом,
                             Барки с солью: стали и ночуют.
                             Под стенами — сваи и ступени,
                             В плесени и слизи. Сверху — небо,
                             Лента неба в мелких бледных звездах...
                             В полночь спит Венеция, — быть может,
                             Лишь в притонах для воров и пьяниц,
                             За вокзалом, светят щели в ставнях,
                             И за ними глухо слышны крики,
                             Буйный хохот, споры и удары
                             По столам и столикам, залитым
                             Марсалой и вермутом... Есть прелесть
                             В этой поздней, в этой чадной жизни 
                             Пьяниц, проституток и матросов!
                             "Но amato, amo, Desdemona", —
                             Говорит Энрико, напевая,
                             И, быть может, слышит эту песню
                             Кто-нибудь вот в этом темном доме —
                             Та душа, что любит... За оградой
                             Вижу садик; в чистом небосклоне —
                             Голые, прозрачные деревья,
                             И стеклом блестят они, и пахнет
                             Сад вином и медом... Этот винный
                             Запах листьев тоньше, чем весенний!
                             Молодость груба, жадна, ревнива,
                             Молодость не знает счастья — видеть
                             Слезы на ресницах Дездемоны,
                             Любящей другого...

                             Вот и светлый
                             Выход в небо, в лунный блеск и воды!
                             Здравствуй, небо, здравствуй, ясный месяц,
                             Перелив зеркальных вод и тонкий
                             Голубой туман, в котором сказкой
                             Кажутся вдали дома и церкви!
                             Здравствуйте, полночные просторы
                             Золотого млеющего взморья
                             И огни чуть видного экспресса,
                             Золотой бегущие цепочкой
                             По лагунам к югу!

                             30.V111.13

                             
                             "Дай мне сольдо!" (итал.). 
                             "Я любил, люблю, Дездемона" (итал.).


                           ________________________________________________________________________