| Сборник поэзии |
| Б и б л и о т е к а п у т е ш е с т в е н н и к о в "Д и л и ж а н с ъ" |
| Дилижансъ | Пассажирский салон | Список авторов | Список произведений |
Лиодор Иванович Пальмин
В слободке
I.
За заставой слободка домишек кривых,
С целым рядом дворов постоялых.
Зеленеет трава на лачугах гнилых
Между досками крыш полинялых.
А вокруг — огороды и колья плетней;
Вал с оврагом, заросшим крапивой;
Под зеленой развесистой ивой
Протекает по дну его мутный ручей.
Здесь — недоброе место, по слухам,
И не раз с топором иль обухом
Расправлялся здесь темною ночью злодей;
А в крапиве, меж тины и гнили,
Синий труп мертвеца находили...
За оврагом — болото, лесок и поля;
И поверье в окрестности ходит,
Что нечистый сюда, в час полночный, шаля,
Для погибели пьяных заводит.
А слободка дает в грязном лоне своем
Для бродяг беспаспортных приюты;
Даже в местной полиции знают о том.
Впрочем, меры ее хоть и круты,
Но не в силах известь подозрительных лиц,
На уловки смышленых немало,
От радушного крова квартала,
От казенного хлеба темниц.
II.
Вот кабак; главным центром духовным
Всей слободке он служит и здесь,
Без забот о различьи сословном
Мир окрестный стекается весь.
Тут приказный в дырявой шинели,
И оборвыш — скрыпач-музыкант,
Две-три пьяные вечно мамзели,
Беглый, с шрамом на лбу, арестант.
Тут и нищий в отрепьях — калека —
Не владеет ногами полвека;
Но, когда заползает в кабак,
С ним воочию чудо творится —
Хватит чарку и вдруг исцелится,
С громкой песнью пускаясь в трепак...
И почетные гости порою,
Для знакомства со здешней страною,
В кабачец заезжают на пир,
Не послы и не принцы, конечно...
Тех — с вратами, отверстыми вечно,
Ждет какой-нибудь модный трактир
В зал роскошный, шикарно-пространный...
Но маэстро по части карманной —
Вор из части далекой другой,
В этот край завлеченный судьбой,
Иногда удостоит визитом
Этот вечно радушный приют,
Где добычи немедленным сбытом
Гостя с честью великой почтут.
Полицейское зоркое око,
Как недремлющий Аргуса взор,
Проникая повсюду глубоко,
В недра самых трущобистых нор,
Здесь стыдливые вежды смыкает;
А блюститель порядка и сам,
Филантропией полн к беднякам,
Тут порой вечерком заседает.
III.
Светлой струею, живым серебром,
В чарки вино разливается;
Тайная сила волшебная в нем,
Чудная сила скрывается.
Что это искрится, блещет на дне?
Это — печали забвение
И на мгновение
В горьком вине —
Горьких невзгод потопление.
В светлых струях его скрыт талисман
С бременем бед примирительный,
Чарка на разум наводит туман,
Только туман утешительный;
Юноша пламенный пьян без вина
Страстью, надеждами, грезами;
Если же сердце разбито до дна
Лютыми жизни морозами,
В чарах, навеянных добрым вином,
Молодость вновь пробуждается,
Эхом звучит о былом
И из-под пепла, бывалым огнем,
Снова на миг разгорается.
Дивная сила сокрыта в вине;
Сила могучая эта
Зреет на ниве в златистом зерне
В знойном сиянии лета.
Колос златистый из почвы родной,
Смоченной влажной росою,
Чудную крепость сосет под землей;
Ночью ж незримой толпою
Духи стихийные, резво шутя,
Под соловьиные трели
Нежно баюкают, будто дитя,
Крошку-зерно в колыбели.
Эту могучую силу земли,
Мощь животворную эту
Люди хитро из зерна извлекли
И распустили по свету.
В стеклянной бутыли,
Как в недрах темницы,
В полон заключили
Духов вереницы
Зеленого леса,
Здесь чары — приманки,
Сам леший-повеса
Закупорен в склянке.
И вот оттого-то,
Лишь выпьется чарка —
Прочь холод, забота,
Вновь на сердце жарко.
Вдруг тайная сила,
Вдруг сила живая
Все горе, что было,
Уносит, играя,
Зерном поглощённый
Луч солнышка яркий
Душе оживлённой
Вливается с чаркой.
IV.
И вот бежит, журчит струёй,
Кастальский русский ключ;
Он так силён в стране родной,
Влияньем так могуч.
И вот в утробе кабака
Со всех сторон течет
Весь заработок бедняка —
Трудов тяжелых плод.
Забыв голодную семью
И плачущих ребят,
Копейку кровную свою
Он здесь оставить рад.
А если денег больше нет
И чист его карман,
Сюда несет он свой жилет,
Рубаху и кафтан.
И за один глоток струи
Волшебного ключа
Пожитки скудные свои
Отдаст он сгоряча.
Да, видно, жизнь, как есть она,
Не слишком хороша,
И ждет отрады от вина
В томлении душа.
На миг один светлеет в ней
Безжизненная тьма,
И ей безумие милей
Обычного ума.
Испуская какой-то таинственный звон,
Ходит шкалик стеклянный, гранёный;
Больше знаний хранит, больше видывал он,
Чем мудрец, иль профессор ученый.
Наполняясь и живо пустея до дна,
Часто в губы целует он горе.
С виду мал он, но в нем побывало вина
Разливанное целое море....
В этом море свой разум иной потопил,
А другой — убежденья и совесть...
Если б мог, то какую бы нам сообщил
Этот шкалик ужасную повесть —
Повесть темную тяжких страданий людских,
Душ надломленных; жизней разбитых,
Сердца жгучих мучений и слез огневых,
Драм, глубоко от света сокрытых...
О преступнике много поведал бы нам
Он того, чего нет в протоколе...
Прикасаясь к запекшимся жадным умам,
Он и сам в жизни игрывал роли;
И на дне его часто иной находил
Нерешимой задачи решенье
И запас почерпал неизведанных сил,
И грызущей тоски утоленье;
А в душе, поглощенной упорной борьбой,
На весах меж боязнью и страстью,
Перевешивал часто он каплей одной,
Каплей, полной могучею властью.
Эта капля фабричного, ночью, в метель,
Простынею окутает снежной
И уложит в сугроб, как ребенка в постель,
Усыпив его с ласкою нежной.
Чок да чок! Ходит шкалик со звоном кругом
И поить бедный люд не устанет,
Кровь остывшую греет своим огоньком;
И рассудок волшебно туманит.
V.
Завывает вьюга ночи,
Как медведь ревет впотьмах;
Льдистый иней колет очи;
Нет ни искорки в домах.
Над слободкой сон витает,
Все затихнуло давно;
Лишь вдали во мгле сияет
В кабачке одно окно.
Там сидит еще гуляка,
Головой припав к столу;
Вьюга сыплет изо мрака
Белым снегом по стеклу,
Угрожая, в окна хлещет,
Воет ведьмою в печи;
Сквозь нагар огонь трепещет
Оплывающей свечи.
А у пьяного гуляки
Все слилось в неясный бред:
Ветра свист и вой собаки,
И свечи дрожащий свет.
В завываньи вьюги злобной
Чертенят он слышит вой,
Возникает мир загробный
Перед ним во тьме ночной;
За окном, дрожа, мелькает
Белый саван мертвеца,
И душой овладевает
Смутный ужас без конца.
А кабатчик мирно дремлет
Под ленивый стук часов,
Сладко грезит и не внемлет
Вою страшному бесов.
Метель завывает сильней и сильней,
И пьяному снится в бреду,
Что то не кабатчик, а водочный змей,
Страшнее чудовищ в аду...
Зеленый, весь пламенем адским объят,
С огромной бутылью вина...
Царапая стекла, толпы бесенят
Теснятся к нему из окна.
И пьяному, грозно сверкнув, он сказал
Разверзнутой пастью своей:
"Несчастный! ужель ты меня не узнал?
Ты — раб мой, я — водочный змей!
Я — идол могучий, живущий в вине,
Сильнее всех бесов стократ,
А часто в бутыли сокрыты на дне
Незримые двери во ад...
Твой час уже пробил, иди же за мной!.."
Открылася дверь кабака,
И в царство кромешное вьюги ночной
Кабатчик толкнул бедняка.
А пьяному мнилось: ватаги чертей
И в саванах тьмы мертвецов
Завыли над ним в дикой пляске своей,
И пал он без чувств и без слов.
А вьюга, бушуя вдоль снежных полян,
С рыданием диким своим
Из рыхлого снега могильный курган
Насыпала к утру над ним...
Журнал "Русская Мысль", 1880, No 4
________________________________________________________________________