Иван Алексеевич Бунин

                                            Три рубля


          В тот летний вечер я приехал из деревни в наш  уездный город  по  железной
     дороге,  часу  в  девятом.  Было еще жарко, от туч сумрачно, надвигалась гроза.
     Когда  извозчик помчал меня, подымая пыль, от вокзала по темнеющему полю, сзади
     вдруг  что-то  вспыхнуло, дорога впереди на мгновенье озарилась золотом, где-то
     прокатился гром и крупными звездами зашлепал по пыли и пролетке быстрый, редкий
     дождь,  тотчас,  же  прекратившийся.  Потом  пролетка, сорвавшись под изволок с
     мягкой  дороги,  задребезжала  по  каменному  мосту  через пересохшую речку. За
     мостом  дико  чернели  и  металлически  пахли городские кузни. На дороге в гору
     горел запыленный керосиновый фонарь...
          В гостинице Воробьева, лучшей в городе, мне, как всегда, отвели комнату со
     спальней  за перегородкой. Воздух в этой комнате с двумя затворенными окнами за
     белыми  коленкоровыми занавесками был горяч, как в печи. Я приказал коридорному
     отворить  окна  настежь,  принести самовар и поскорей подошел к окну: в комнате
     дышать было нечем. За окном уже чернела темнота, в которой то и дело вспыхивали
     молнии,  теперь  уже  голубые, и катился точно по ухабам гул грома. И, помню, я
     подумал:  до  того  ничтожный  городишко,  что даже непонятно, зачем так грозно
     вспыхивает над ним этот великолепный голубой свет и так величественно грохочет,
     сотрясается  мрачное,  невидимое  небо. Я пошел за перегородку и, снимая с себя
     пиджак  и  развязывая  галстук,  услыхал,  как  влетел  с  самоваром на подносе
     коридорный  и стукнул в круглый стол перед диваном. Я выглянул: кроме самовара,
     полоскательницы, стакана и тарелки с булкой, на подносе была еще чашка.
          — А чашка зачем? — спросил я.
          Коридорный ответил, заиграв глазами: 
          — Там вас одна барышня спрашивает, Борис Петрович. 
          — Какая барышня? 
          Коридорный пожал плечом и манерно усмехнулся. 
          — Понятно какая. Очень просила впустить, обещала рубль на чай, если хорошо
     заработает. Видела, как вы подъехали...
          — Из уличных, значит? 
          — Ясное дело.  Таких у нас никогда незаметно было: приезжие обыкновенно за
     барышнями  к  Анне Матвеевне посылают, а тут вдруг какая-то сама входит. Ростом
     замечательная и вроде гимназистки.
          Я подумал о скучном вечере, который предстоял мне, и сказал: 
          — Это забавно. Впусти ее. 
          Коридорный  радостно  исчез.  Я  стал  заваривать  чай, но в дверь  тотчас
     постучали,  и  я  с  удивлением  увидал,  как,  не  дожидаясь ответа, в комнату
     развязными шагами  больших ног в старых холщовых туфлях  вошла рослая девушка в
     коричневом  гимназическом  платье  и  соломенной  шляпке с пучком искусственных
     васильков сбоку.
          — Вот  шла  и  забрела  на  огонек к вам, — с попыткой иронической усмешки
     сказала она, отводя в сторону темные глаза.
          Все это было  совсем не похоже на то, что я ожидал, я слегка  растерялся и
     ответил не в меру весело:
          — Очень приятно. Снимайте шляпку и присаживайтесь чай пить. 
          За окнами вспыхнуло уже фиолетово и совсем широко,  гром прокатился где-то
     близко  и  предостерегающе,  в  комнату  пахнуло ветром, и я поспешил затворить
     окна,  обрадовавшись  возможности  скрыть свое смущение. Когда я обернулся, она
     сидела на диване,  сняв шляпку и закидывая назад стриженые волосы продолговатой
     загорелой  рукой.   Волосы  у  нее  были  густые,  каштановые,  лицо  несколько
     широкоскулое, в веснушках, губы полные и сиреневые, глаза темные и серьезные. Я
     хотел  шутливо извиниться,  что я без пиджака, но она сухо посмотрела на меня и
     спросила:
          — Сколько вы можете заплатить?
          Я опять ответил с деланной беспечностью: 
          — Успеем еще сговорится! Выпьем прежде чайку. 
          — Нет, — сказала  она,  хмурясь, — я должна  знать  условия. Я меньше трех
     рублей не беру.
          — Три так три, — сказал я с той же глупой беспечностью. 
          — Вы шутите? — спросила она строго. 
          — Нисколько, — ответил я, думая: "Напою ее чаем, дам три рубля и выпровожу
     с Богом".
          Она вздохнула и, закрыв глаза, откинула голову на отвал дивана. Я подумал,
     глядя на ее бескровные, сиреневые губы, что она, верно, голодна, подал ей чашку
     чаю и тарелку с булкой, сел на диван тронул ее за руку:
          — Кушайте, пожалуйста. 
          Она  открыла  глаза и молча стала  пить и есть. Я пристально смотрел на ее
     загорелые руки и строго  опущенные  темные ресницы,  думая, что дело все больше
     принимает нелепый оборот, и спросил:
          — Вы здешняя? 
          Она помотала головой, запивая булку: 
          — Нет, дальняя... 
          И опять замолчала. Потом стряхнула с колен крошки и вдруг встала, не глядя
     на меня:
          — Я пойду раздеваться. 
          Это  было  неожиданнее  всего, я хотел что-то сказать, но она повелительно
     перебила меня:
          — Затворите дверь на ключ и опустите шторы на окнах.
          И пошла за перегородку.
          Я с бессознательной покорностью и поспешностью  опустил шторы, за которыми
     продолжали  все  шире  сверкать  молнии,  будто  стараясь  поглубже заглянуть в
     комнату, и все настойчивее  катились  сотрясающиеся  гулы,  повернул в прихожей
     дверной ключ, не понимая, зачем я все это делаю, и уже хотел было войти к ней с
     притворным  смехом,  перевести  все  в  шутку  или  соврать, что у меня страшно
     разболелась голова, но она громко сказала из-за перегородки:
          — Идите... 
          И я опять бессознательно повиновался, вошел за перегородку и увидел ее уже
     в постели:  она  лежала,  натянув  одеяло до подбородка,  дико смотрела на меня
     совершенно  почерневшими глазами и сжимала постукивающие зубы. И в беспамятстве
     растерянности и страсти я дернул одеяло из ее рук,  раскрыв все ее тело в одной
     коротенькой заношенной сорочке.  Она едва успела поймать голой рукой деревянную
     грушу над изголовьем и потушить свет...
          Потом я стоял в темноте  возле  раскрытого окна,  жадно курил,  слушал шум
     отвесного ливня, низвергавшегося в черном мраке на мертвый город вместе с ярким
     и быстрым  трепетом  фиолетовых молний и дальними ударами грома,  думал, вдыхал
     дождевую  свежесть,  смешанную  с  запахами  города,  накаленного  за день: да,
     непонятное  соединение  —  это  жалкое  захолустье  и  это божественно-грозное,
     грохочущее  и  слепящее в ливне величие, — и все больше дивился и ужасался: как
     же это я все-таки не понял до конца, с кем я имею  дело, и почему она  решилась
     продать за три рубля свою девственность! Да, девственность!
          Она окликнула меня. 
          — Закройте окно, очень шумит, и подите ко мне. 
          Я вернулся в темноте за перегородку,  сел на постель  и,  найдя и целуя ее
     руку, стал говорить:
          — Простите, простите меня... 
          Она бесстрастно спросила: 
          - Вы думали,  что  я  настоящая  проститутка, но только  очень  глупая или
     сумасшедшая?
          Я поспешно ответил: 
          — Нет,  нет, не сумасшедшая, я только думал,  что вы еще малоопытны,  хотя
     уже знаете,  что  некоторые  девицы  в  известных  домах надевают гимназическое
     платье.
          — Зачем?
          — Чтобы казаться невиннее, привлекательнее. 
          — Нет,  я  этого  не  знала. У меня нет  другого платья. Я только нынешней
     весной  кончила  гимназию.  Тут внезапно умер папа, — мама умерла давно, — я из
     Новочеркасска приехала сюда,  думала найти тут через одного нашего родственника
     работу, остановилась у него, а он стал приставать ко мне, и я ударила его и все
     ночевала  на  скамейках  в  городском саду... Я думала, что умру, когда вошла к
     вам. А тут еще увидала, что вы хотите как-нибудь отделаться от меня.
          — Да, я попал в глупое положение, — сказал я. — Я согласился  впустить вас
     просто  так,  от  скуки, — я с проститутками никогда не имел дела. Я думал, что
     войдет  какая-нибудь  самая  обыкновенная  уличная  девочка, и я угощу ее чаем,
     поболтаю, пошучу с ней, потом просто подарю ей два-три рубля...
          — Да,  а  вместо  этого  вошла  я.  И почти до последней минуты  старалась
     держать  в  голове  одно:  три  рубля, три рубля. А вышло что-то совсем другое.
     Теперь я уже ничего не понимаю...
          Ничего не понимал и я: темнота,  шум ливня за окнами,  возле меня лежит на
     постели какая-то новочеркасская гимназистка,  которой я до сих пор не знаю даже
     имени... потом эти чувства,  что с каждой минутой все неудержимее растут во мне
     к ней... Я с трудом выговорил:
          — Чего вы не понимаете? 
          Она не ответила. Я вдруг  зажег  свет, — передо  мной  блеснули ее большие
     черные  глаза,  полные  слезами. Она порывисто поднялась и, закусив губу, упала
     головой  на  мое  плечо.  Я  откинул  ее голову и стал целовать ее искаженный и
     мокрый от слез рот,  обнимая ее большое тело в спустившейся с плеча  заношенной
     сорочке, с безумием  жалости и нежности  увидал ее пропыленные  смуглые девичьи
     ступни...  Потом номер был полон  сквозь спущенные шторы утренним солнцем, а мы
     все еще сидели и говорили на диване за круглым столом, — она с голоду  допивала
     холодный чай, оставшийся с вечера, и доедала булку, — и все целовали друг другу
     руки.
          Она  осталась в гостинице, я съездил в деревню, и на другой день мы уехали
     с ней на Минеральные Воды.
          Осень мы хотели провести в Москве, но и осень и зиму  провели в Ялте — она
     начала  гореть  и  кашлять,  в  комнатах  у нас запахло креозотом... А весной я
     схоронил ее.
          Ялтинское  кладбище  на  высоком  холме.  И с него далеко видно море, а из
     города — кресты и памятники. И среди них, верно, и теперь еще белеет  мраморный
     крест на одной из самых  дорогих мне  могил. И я уже больше  никогда  не  увижу
     его — Бог милосердно избавил меня от этого.

          1944


     _______________________________________________________________________________