Николай Александрович Лейкин

                                            Китай и Португалия


          Ялик только что отвалил от Гагаринского перевоза и направился через Неву к
     пристани  у  домика  Петра  Великого.  Перевозчик  поплевал  на руки и принялся
     гресть.  В  ялике  сидели:  чиновник в замасленной фуражке с кокардой,  рыбак с
     бадьей,  поставленной на корме, не то артельщик, не то старший дворник в пальто
     и высоких сапогах  бутылками,  "ундер"  в  длиннополом  сюртуке с нашивками  на
     рукаве и женщина из класса  прислуги в кофточке и в желтом  фуляровом платке на
     голове.  Общее  молчание.  Чиновник  покуривал окурок рыже-зеленоватой сигары и
     сплевывал длинной слюной в воду, артельщик внимательно ковырял голенищу сапога,
     рыбак  зевал и крестил  рот,  поглядывая вдаль.  Артельщик  первый оторвался от
     своего занятия, вздохнул и сказал:
          — Сейчас в трактире читали, что Китай супротив Португалии поднялся.
          — Супротив  Португалии?  —  переспросил рыбак. — Что, кажись,  такой земли
     прежде не слышно было. Должно быть, новая какая-нибудь да из махоньких.
          — Само собой из махоньких, — отвечал  артельщик и прибавил: — Где же Китаю
     супротив  больших  земель  воевать  —  вот он и ищет махонькие земли.  Задирать
     большую  землю  он  не  решится,  а  тут уж и бомбардировка началась. Канонерки
     китайцы подвели и бомбардируют ихний город Макао. Отражение в полном действии.
          — Вот не было-то печали! — сказала женщина. — Значит,  опять нашего барина
     воевать ушлют. То-то нашей барыне горя-то будет!
          — А твой барин нешто китаец? — спросил рыбак.
          — Ну, вот. Уж и вывез  тоже! Да нешто я стала бы жить в няньках у китайца,
     чтобы  китайское  дитя  нянчить?  За  кого ты меня считаешь?  Наш барин русский
     офицер, антиллерист. Меня вот к жиду за восемь рублей в няньки звали, да я и то
     греха на душу не взяла. Я женщина православная и Бога помню твердо.
          — Все это в ваших смыслах так, но зачем же вашего русского барина  воевать
     ушлют, коли там Китай супротив Португалии воюет? — сказал артельщик.
          — Да  ведь  уж  война  —  все  она война.  Ведь на Дунай послали же его, и
     сколько  тогда  нашей  барыне горя было! Ведрами слезы-то горючие лила. Бывало,
     начнешь постель перестилать, а наволочку на подушке хоть выжми.
          — Дура с печи! Тогда русские воевали, а теперь нешто русские воюют? Теперь
     китаец с португальцем...
          — А тогда турка с башибузуком, — не унималась женщина.
          Артельщик презрительно скосил на нее глаза.
          — С тобой разговаривать надо, миску щей съевши да хлеба фунта три.
          — Супротив какого города бомбардировка-то? — спросил рыбак артельщика.
          — Супротив Макао.
          — И про город такой что-то не слышно было. Видно, тоже махонький.
          — Нет, город такой есть. Я слыхал  про него. В честь вот этой самой игры в
     макао  прозван,  что по клубам играют. И большой, богатый город. Там все шулера
     живут.  Награбят деньги по клубам и по ярмаркам и сбегут туда. Китаец тоже хоть
     и с бабьей косой ходит, а хитер, чувствует, где денег много, ну, туда и лезет.
          — Ежели  там  шулера  в  этом  самом  городе   живут,  то  китайцу  навряд
     выстоять, — заметил рыбак.
          — Это еще отчего?
          — А оттого, что шулера народ к драке привычный. Мало нешто ихнего брата по
     трактирам треплют! Шулеришке драка за обычай. Он человека в карты или в бильярд
     объегоривает, а сам всегда готов,  что вот-вот по загривку ему перепадет. Ну, и
     сам привык сдачи давать. И выносливый же народ! Иного поймают да так исколотят,
     что  вот  не  жить,  кажется, вся душа вон выколочена, а он отлежится и ничего.
     Шулер живуч.
          — Шулера,  господа,  надо бить  против сердца,  а  то  он  в  иных  местах
     заговорен,  —  ввязывается  в  разговор  ундер.  —  Только против сердца у него
     чувствительная  жила и есть, а ежели по загривку ему полуду накладывать, то все
     равно, что в мешок картофелю.
          — То-то я говорю,  что в шулерах  храбрость непомерная.  Иной десятерых не
     боится,  —  поддакнул  артельщик и спросил: — А вы,  служивый, до Португалии-то
     походом не доходили?
          — Нет, не доходили,  хотя я и в венгерской и в крымской кампании воевал. С
     шестидесятого года вот уже я в отставке и при Петропавловской больнице служу.
          — Значит, пожалуй, в вашу службу такой земли и не было? 
          — Как не быть, была. А только в то время  замирение в ней было,  так зачем
     нам  ходить? Мы только усмирять ходили, кто бунтуется ежели. А так нам зачем же
     смирные  земли  трогать?  Хоть  ты  и  Португалия,  а  живи,  Бог  с  тобой,  —
     философствовал ундер. — Нам чужого не надо.
          — Христианская земля эта Португалия или из неверных? — допытывался рыбак.
          — Из неверных,  так  китаец  ее  не  трогал бы.  Зачем неверному неверного
     трогать? Неверный неверного для союза бережет.
          Произошла пауза. Артельщик вздохнул.
          — Да,  вот Китай с Португалией  дерутся, а русским купцам  ущерб, — сказал
     он. — Сколько теперича они этого самого чаю-то растрясут! Уж и теперь вздорожал
     рублев двадцать на цибик, а для русского купца это куда чувствительно!
          — А вы при чайном деле?
          — Нет,   мы   рогожами   существуем,  а  только   чай-то   все-таки  пьем.
     Португальскому  шулеру  чай не нужен в этом самом  Макао, а нам он вторая мать.
     Русский  человек  без чаю  никаких делов иметь не может. Каждая торговая сделка
     при  чае  заключается. А вдруг и моря, и китайскую границу  запрут?  Что  тогда
     поделаешь?   Кофе  пить  не  будешь  с  покупателем,  —  закончил  артельщик  и
     прибавил: — Надо статься,  тут опять  англичанин  причинен.  Он  Португалию  на
     китайца науськал.
          — А то кому же больше-то? — поддакнул  рыбак. — Конечно,  англичанин.  Ему
     тошно, ежели люди в благоденствии живут. Вот теперь у нас  эдакие реки большие,
     а рыбы год от году меньше. Кто ее угнал? Англичанин.  Бывало, об эту пору сигам
     ход  был,  а  теперь  к  сигу-то  приступу  нет.  Чем только и торговать! Купцы
     православные  через  это  самое  теперь по средам и по пятницам  скоромь начали
     есть. Вот оно до чего дошло.  Значит,  англичанин через свои подвохи  даже веру
     нашу развращает.
          Лодка подплывала к пристани.  Чиновник совсем докурил  свой окурок сигары.
     Держать его в руках было совсем невозможно, но чиновник  вздел его на булавку и
     все еще продолжал курить.
          — Слушаю  я,  господа,  ваши  речи, и уши у меня  вянут от ваших слов  про
     Португалию, — прервал  он  молчание. — Нешто может быть  такой город,  где одни
     шулера живут? Макао... Да в игру макао и честные люди играют.
          — И все-таки,  барин,  игроки.  А  где  игрок,  там  и  шулер гнездится, —
     отозвался  артельщик.  —  Вон  у  нас  есть  город  Осташков и назван он так за
     осташковские сапоги,  так там больше половины сапожников.  Кимра тоже при своем
     сапожном  товаре  вся сапожниками засажена. Городу по шерсти и кличку дают. Чем
     же, по-твоему, Португалия-то занимается?
          — Чем-чем... — замялся чиновник. — Португалия цигарки дорогие  вертит и на
     всю Европу  продает, — закончил чиновник,  поднялся с места и начал выходить из
     причалившей к плоту лодки.

           1906


     _______________________________________________________________________________