Сборник прозы
|
Б и б л и о т е к а п у т е ш е с т в е н н и к о в "Д и л и ж а н с ъ"
|
Николай Александрович Лейкин
Лошадиный налог
— Извозчик! В Гостиный Двор пятиалтынный.
— Четвертак, ваше высокоблагородие, положьте.
— Пятиалтынный. Какие ноне четвертаки! За четвертак-то надо у менялы сорок
копеек заплатить.
— За двугривенный садитесь. Прибавьте, сударь, хоть на лошадиную-то
подушную.
Седок сел.
— Далеко ли тут до Гостиного-то, всего два шага, а ты двугривенный
ломишь, — сказал он.
— Теперь нельзя, сударь, без этого. Вон животину-то в Думе с человеком
сравняли и двенадцать рублев за нее требуют. Где ж коню такие деньги взять?
Ведь за нее извозчик платись, ну и обязаны мы господский карман тревожить. Ну,
ты, двенадцатирублевая шкура! — крикнул на лошадь извозчик и стегнул лошадь
кнутом.
— Отчего это она у тебя вскачь бежит?
— А оттого, что радуется — как ее теперича вровень с человеком податями
возвысили. Скот, а тоже свою праву чувствует и гордость есть. Эво, как
хвостом-то машет! Теперь вот я ее кнутом хлещу, а как подать-то за нее внесешь,
так, пожалуй, она тебя хлестать будет. С нашего брата четыре рубля за жестянку
да адресный рубль сорок, а ее шкуру в двенадцать рублев оценили — вот она и
играет с радости.
— Погоди еще — медаль ей на шею повесят, так она и не так запрыгает.
— Ну, этим ее не удивишь. Ей что чин, что медаль! Она к этому привыкши.
Она у нас, ваше высокоблагородие, военная, из-под гусара и даже всякий военный
артикул знает. Пройди сейчас солдаты с музыкой — она голову лебедем согнет и
начнет копытой ножные танцы танцевать. Мы ее из казарм опоенную купили. Неужто,
сударь, ей и в самом деле медаль на шею подвесят?
— Медаль не медаль, а бляху дадут.
— Ах, таракан ее забодай! Купцу, ваше благородие, будет тогда смерть
обидно.
— Отчего же непременно купцу?
— Оттого, что уж он большую пронзительность насчет почета имеет, и вдруг
ему такой обух по носу. Иной бьется, бьется, всякую механику подпущает и все с
голой шеей, а тут вдруг конь его перещеголял. Вчера мы дворника тоже дразнили.
Сидит у ворот с бляхой на груди, а мы-то ему натачиваем: "Нечего ноне нос-то
задирать, с конями да с собаками вас по бляхам сравняли. Вот теперь только коня
кнутом ласкаем, а подравняется к Новому году он с вами, так и вас тогда тем же
инструментом ласкать будем. Где тут впопыхах разобрать, что конь, что дворник".
Рассвирепел он, вынес ведро воды да и вылил на меня. Что смеху-то было!
— А простудился бы. Вот тебе и смех. Ведь теперь зима.
— С чего студиться-то? Ведь мы не господского звания. А правда, сударь,
что эти самые лошадиные деньги в Думу на прочет пойдут?
— На какой прочет?
— Да так мне один купец сказывал, только купец обстоятельный. Вот когда
этот новый мост строили, то городская голова просчитался. Нужно было подрядчику
тридцать семь миллионов отдать, а городская голова, запарившись, шестьдесят два
ему отдал. Вот теперь и давай с лошадей да собак прочет пополнять.
— Пустяки. А что за мост лошадиный и собачий налог, то это верно. Из каких
же иначе доходов было строить?
— Тоже так я слышал, что на мингальский огонь в фонарях на новом мосту эта
самая лошадиная подушная. Вот подишь ты: из лошадиных да из собачьих денег у
нас мост-то выстроен. А что, сударь, ведь, пожалуй, по-настоящему после этого
не русалку с рыбьим хвостом надо было в перилах-то на мосту поставить, а
собачьи да лошадиные портреты, так как из ихних денег мост-то построен. Уж коли
отдавать им честь за это, то портретным манером, а не медалями. Для человека-то
очень обидно. У нашего хозяина живет в извозчиках солдат отставной и с медалью
он, так тот из-за этого самого с извозом порешить хочет. Как, говорит, лошади
бляху на шею навесят — сейчас я извозчицкое рукомесло побоку и в кухонные
мужики уйду служить. Очень многие обижаются.
Седок расхохотался.
— Но ведь это ужасно глупо, — проговорил он. — Какой же такой в лошадиной
и собачьей бляхе может быть почет?
— Как какой? Все-таки отличие. Дворнику за что бляха дается? За ночное
бдение. Почтальон ее тоже носит за то, что целые дни ступени на лестницах
считает, а собаки и лошади за что? Ну, лошадь еще туда-сюда, ее в Егорьев день
святят даже, а ведь собака зверь поганый. Да и не внесут деньги за собак. Разве
только господа, которые по своему малодушеству псов в морду целовать любят, те
внесут. У нас вон есть на извозчичьем дворе псина. На цепи она сидит и наших
лошадей по ночам в конюшнях облаивает, так хозяин наш наотрез сказал: ни в
жизнь, говорит, за нее не заплачу, лучше сам по ночам лаять буду. И многие не
заплатят. А я вам, сударь, вот что скажу: уж ежели облагать новой подушной на
этот мост, то самое лучшее дело к бабе прицепиться, ее и обложить. За замужнюю
бабу кажинный муж заплатит. Да и все-таки не задорно, ежели у ней на шее бляха
повешена. А хорошая гладкая пятипудовая баба да с бляхой, так даже мужу
украшение. Можно даже так брать: с телесной бабы — восемнадцать рублев, а с
ледащей — шесть. Так же и бляхи: для телесной бабы — большая бляха и с
колокольчиком, а для ледащей — маленькая. Само собой, что иной и откажется
платить, только ведь такие бабы редки, чтобы ее незнакомому черту подарить и
чтоб он ее назад не принес. Уж как ни плоха баба, а все к ней пристрастие
чувствуешь и привычку. Иной вон любит, чтоб она перед ним языком звонила, и без
этого у него кусок в горло не идет. А ежели такую бабью подушную сделать, так
купцы — те на хвастовство друг перед дружкой пустятся и начнут золотые бляхи
своим бабам делать. Иной бриллиантами еще украсит. Да и для самой бабы-то
лестно. А собаке что!..
— Ты, брат любезный, совсем уже заврался. Остановись вон на углу.
— Ну, ты, двенадцатирублевая! Поворачивайся! — крикнул извозчик. — Тпр!
Прибавьте, сударь, на лошадиную-то подушную. С нового года думаю сам на
одиночке хозяйствовать.
1906
_______________________________________________________________________________